В XVII веке после церковного раскола
приверженцы старой веры пытались сохранить свои традиции не только в
религиозной жизни, но и в быту. На старообрядческую кухню это наложило
ограничения — отказ от употребления определенных продуктов и
использование разной посуды для своих и чужих.
Кухня старообрядцев как бы законсервировалась на последующие
столетия. По сути, за малыми исключениями, это дошедший до нас без
особых изменений срез русской кухни середины XVII века. Естественно, она
состоит строго из скоромной и постной еды. Главным продуктом питания
считается хлеб ржаной, пшеничный. В большом количестве употребляются
картофель, капуста и другие овощи, особенно осенью и зимой.
В мясоеды в общинах старообрядцев ели баранину, свинину, говядину. В
пищу шли охотничьи трофеи — дикие козы, олени. Ели мясо жареным и
тушеным, мясные щи, суп, похлебку, яичницу на сале, молоко, масло,
сметану, творог, простоквашу, пельмени, суп-лапшу с мясом, пирожки с
печенью, студень и другие блюда.
По постным дням (средам и пятницам)
пища была скромнее: хлеб, блюда из муки, появившийся в XVIII веке
картофель с растительным маслом или «в мундире», капуста, постные щи,
суп, ботвинья с луком, кисель, разные каши. В пост пекли пироги с луком,
грибами, морковью, иногда с рыбой, лепешки с ягодами и овощными
начинками.
Павел Иванович Мельников
Не было, пожалуй, другого писателя, лучше знавшего и изобразившего
быт раскольников, чем Мельников-Печерский. Это как раз тот случай, когда
говорят: самый страшный черт — это бывший ангел. С 1847 года Павел
Иванович Мельников (принявший позднее литературный псевдоним Андрей
Печерский) служил чиновником особых поручений при нижегородском
генерал-губернаторе, а с 1850 года — в Министерстве внутренних дел,
преимущественно по делам раскола. К государственной службе относился
необыкновенно ревностно, был «административным донкихотом», чем вызвал
недовольство начальства и осуждение общественности.
Прославился как жестокий разоритель скитов и даже стал «героем»
раскольничьего фольклора (о нем слагались песни и легенды — например,
будто Мельников заключил союз с дьяволом и стал видеть сквозь стены).
Однако, досконально изучив раскол, писатель изменил свое отношение к
нему. Целый ряд его произведений («В лесах», «Гриша» и другие) — это
своеобразная энциклопедия нравов старообрядцев, сложившихся к концу
XVIII — середине XIX века.
«Выпили по чашке чаю, налили по другой. Перед второй выпили и
закусили принесенными отцом Михеем рыбными снедями. И что это были за
снеди! Только в скитах и можно такими полакомиться. Мешочная осетровая
икра точно из черных перлов была сделана, так и блестит жиром, а
зернистая троечная, как сливки — сама во рту тает, балык величины
непомерной, жирный, сочный, такой, что самому донскому архиерею не часто
на стол подают, а белорыбица, присланная из Елабуги, бела и глянцевита,
как атлас».
Как видите, все весьма благообразно. Даже зернистая троечная...
Кстати, не подумайте, что это значит «так себе, на троечку». Дело в том,
что белужью зернистую икру лучшего сорта до появления железных дорог
отвозили в Москву и другие места на почтовых тройках тотчас после
посола. Оттого и звали ее «троечной». Конечно, было бы преувеличением
считать процитированные пассажи образцом старообрядческой кухни.
Основная масса людей питалась гораздо скромнее. Тот же
Мельников-Печерский, описывая деревенские порядки, дает совсем другую
картину: «Но теперь Великий пост, к тому ж и лесованье к концу: меньше
двух недель остается до Плющихи, оттого и запасов в зимнице немного.
Петряйкина стряпня на этот раз была не очень завидна. Развел он в очаге
огонь, в один котел засыпал гороху, а в другом стал приготовлять
похлебку: покрошил гулены, сухих грибков, луку, засыпал гречневой крупой
да гороховой мукой, сдобрил маслом и поставил на огонь. Обед разом
поспел».
Ну а в жизни наверняка все было как-то посередине — ни странно
смотрящейся в религиозной среде роскоши, ни чрезмерных самоограничений.
Студень с хреном, солонина, щи со свежим мясом, лапша со свининой,
пироги с говядиной, баранина с кашей — в большинстве обеспеченных
старообрядческих домов эти блюда составляли основу питания. В семьях
гостей угощали сбитнем, замененным позднее чаем. Этот обычай до XIX века
сохранился по городам в купеческих домах, куда не совсем еще проникли
новые обычаи, по скитам и вообще у сколько-нибудь зажиточных
простолюдинов.
На сладкое предлагали так называемые заедки — конфеты, пастилу,
разные пряники, орехи грецкие и миндальные, фисташки, изюм, урюк,
варенье, финики, яблоки свежие и моченые с брусникой. Впрочем, были у
старообрядцев и существенные отличия от «традиционной» кухни. Посты
соблюдали все христиане — и никониане, и староверы. Единственно,
старообрядцы блюли их строже и в определенные дни не вкушали не только
масла, но даже вареной еды — практиковалось сухоядение.
Чем же конкретно отличался раскольничий рацион от общерусского?
Отдельные старообрядческие согласия придерживались почти ветхозаветных
понятий «чистое — нечистое». Членистоногие, моллюски, кролики, а также
бобры не входили в рацион особо ревностных христиан. (Кролик — «копыт
нет и жвачку не жует».) Кое-кто, подобно иудеям, не употреблял и не
употребляет скумбрию, налима, миногу, угря и осетра, так как это
бесчешуйные рыбы, запрещенные еще в Ветхом Завете.
Также до сих пор некоторые согласия (беспоповцы, неокружники) не едят
картофель, не пьют чай и кофе (беспоповцы). Вообще, чай плохо
приживался в староверской среде, но купцы чайный обычай все же укрепили.
И сейчас в старообрядческом мире на религиозные праздники и поминки
никогда не подадут «современную» еду: жареную картошку, бутерброды,
салат оливье, курицу гриль. На столе будет лапша, пироги, блины, щи,
каша, запеканки, жареная рыба, грибы, мед. Если это поминки, то и,
скорее всего, не будет мяса. Но обязательно предложат «сыто» — крепкий
манный пудинг, нарезанный на кусочки по числу гостей и едомый в конце
трапезы, когда все встают и поется «Со святыми покой» (именно «покой», а
не «упокой»). «Поесть досыта» — возможно, это и означало «поесть до
вкушения сыта». Что символизировало манну небесную и будущую жизнь.
Традиции и быт старообрядцев. Выго-Лексинское общежительство
В 1694 г. из обосновавшихся на р.Выг в Олонецком уезде (Заонежье)
беглецов-пустынников образовалась община во главе с бывшим церковным
дьячком из Шунгского погоста Даниилом Викуловым. (По его имени общежитие
часто называлось Даниловым, а старообрядцы-поморцы - иногда
даниловцами). Объединенные усилия быстро принесли плоды. Уже через
четыре года Выг располагал многоотраслевым хозяйством: распаханы
значительные площади земли под пашни, заведены огороды, разведен в
большом количестве скот, организованы торговля, зверовые промыслы на
Белом море, ремесленное производство.
Число поселенцев пустыни достигало
2000 человек, больших жилых (братских) келий было 14, настоятельские
кельи на жилых подклетах были "подобны светлицам", с изразцовыми печами и
стенными часами.
К началу XVIII в. сложился архитектурный облик
общежительства: в центре соборная часовня с трапезной и столовой,
колокольня, по периметру располагались больница, жилые кельи,
хозяйственные службы. Все это было окружено высокой стеной, за которой
располагалась гостиница для паломников. Через р.Выг был построен мост.
Все было устроено по подобию большого монастыря. Выговское
общежительство нередко именуют монастырем, хотя там, кроме начального
периода, почти не было монахов; здесь жили миряне. Однако внутренняя
жизнь: раздельное проживание мужчин и женщин (в 1706 г. женская часть
была переведена за 20 верст на р.Лексу) и управление были устроены по
типу монастыря. (Ил. 3). Настоятелей называли киновиархами (от греч.
"киновия" - монастырь). В скитах, разбросанных на 40 верст вокруг по
подчиненной округе - суземку, - разрешалось проживание семьями. В конце
XVIII в. суземок включал до 30 селений с числом жителей до 17000
человек. (Е.М.Юхименко. Культура).
Исключительно широкий организационный и просветительский характер
носила деятельность второго и третьего киновиархов - братьев Андрея и
Семена Денисовых (1703 - 1741 гг.). (Ил.32). Были устроены школы для
детей и взрослых, куда привозили учеников из отдаленных мест,
специальные школы для писцов книг, певчих, организована подготовка
иконописцев. Собрана богатейшая библиотека и возникла собственная
литературная школа. Обычно её рассматривают как ориентированную на
традиции древнерусской литературы. Последние исследования показали, что в
выговской литературной школе традиционализм сочетался с новаторством, а
созданные там произведения вполне соответствуют процессам,
происходившим в русской литературе и культуре XVIII в. (Гурьянова). В
Выго-Лексинском монастыре процветали разнообразные ремесла и рукоделия.
Через обучения в общежительских мастерских и школах художественные
традиции переходили в крестьянскую среду. Выг, благодаря огромным
доходам, поддерживал не только волость (суземок), но и весь Повенецкий
уезд Олонецкой губернии, привлекал большое число работников и работниц,
хорошо оплачивал их труд. Активная деятельность Выгореции способствовала
тому, что в XVIII - XIX вв. население всего Севера, особенно
крестьянство, было сильно подвержено влиянию старообрядческой идеологии.
И не одного Севера. Представительства (миссии) общежительства имелись в
Петербурге, Архангельске, поволжских городах; цепочка их от Верхокамья
через Урал (Таватуй, Невьянский завод), Кошутскую пустынь на р.Тавде,
Тобольск, Ишимские степи протянулись в Сибирь, вплоть до Алтая. До
второй половины XVIII в. Даниловский монастырь во многом выполнял роль
идейно-организационного центра всей беспоповщины. Но даже после того,
как он её утратил, выголексинские литературно-художественные традиции
оставались определяющими для беспоповских течений староверов.
Вопрос о художественном наследии Выго-Лексинской старообрядческой
пустыни был поставлен в 1926 г. В.Г.Дружининым, первым собирателем и
исследователем созданных здесь памятников изобразительного искусства.
Одной из первых, как отмечал В.Г.Дружинин, появилась в монастыре
необходимость в книгах и иконах. При переписке книг выработались особые
приемы каллиграфии, полууставного письма (известного как поморский
полуустав), вязи, инициалов. Развился и характерный стиль орнамента,
получивший название поморского.
Декор выголексинских книг складывался постепенно, коллективным трудом
переписчиков и художников первого поколения жителей Выга. На начальном
этапе развития выголексинской книжности большое влияние на поморцев
оказала эcтетика "дониконовской" печатной книги, особенно издания
Московского печатного двора. Конец 10-х - начало 20-х гг. XVIII в. -
время становления собственной писцовой школы и орнаментики того типа,
который называют поморским. В дальнейшем выговские художники книги
начинают все больше ориентироваться на яркое прикладное искусство,
освобождаясь от прямого влияния типографских образцов (Плигузов).
Для
этого периода характерна особая пластичность почти объемных, рельефно
выпуклых, нарядных узоров заставок, концовок, фронтисписов. Преобладает
крупный лиственный барочный узор из завитков, вазонов, виноградных лоз,
мотивов птиц, часто встречаются пышные рамки на титульных листах и
заглавные буквы, украшенные фантастическими переплетениями свободных
штрихов с цветами и листьями. Несмотря на некоторое однообразие в
построении орнамента, фантазия художников находила все новые и новые
решения. На фронтисписах встречаются портреты выговских киновиархов и
писателей, на титульных листах и заставках - мотивы, заимствованные из
других областей искусства, например, из архитектуры: колонок, обвитых
лозами винограда с гроздьями из архитектуры XVII в. и др.
В течении всего XVIII - первой половины XIX в. выголексинские мастера
развивают и совершенствуют свой стиль. Переписка книг для собственных
нужд и на продажу становится важнейшей отраслью поморской
"промышленности", а оформление книг, основанное на разделении операций,
напоминает деятельность типичных центров народных промыслов.
В первой
четверти XIX в. в одной только Лексинской мастерской перепиской
рукописей было занято несколько сот женщин-"грамотниц". Ежегодный доход
Выголексинского общежительства от продажи рукописных книг оценивался в
это время властями в 10000 руб.
Списывание книг в Карельском Поморье не
прекратилось и после закрытия общежительства правительством в 50-х гг.
XIX в. Оно продолжалось в скитах, старообрядческих селах и деревнях
выходцами с Выга и Лексы в организованных ими школах, которые
просуществовали вплоть до начала XX в.
В 1941 г. В.И.Малышев записал в
с.Нюхча рассказ А.Д.Носовой, более двадцати лет занимавшейся перепиской
рукописей в скитской школе. Это уникальное свидетельство, освещающее быт
книгописцев и технику книгописного дела. (Малышев, 1949).
После сверки текста рукопись переплетали. Корки переплета почти
всегда ставились деревянные и покрывались телячьей кожей, иногда
бархатом или сукном, на менее важных книгах они делались картонными и
даже бумажными.
Книжные переплеты украшались орнаментом, сделанным при помощи
тиснения горячим способом, при котором иногда применяли листовое
"золото" (бронза и поталь) и серебро. На кожу, выкрашенную обычно в
черный или коричневый цвет, накладывали листы "золота" или серебра, на
них клали разогретые на углях медные орнаментированные пластинки,
называемые "глагольными" (с надписью "книга глаголемая"), "средниками" и
"наугольниками", а затем кожу вместе с листами и горячими пластинками
ставили под пресс. Для тиснения рамочных украшений имелись "дорожник"
(медный полукруг) и "чеканка" - медное колесо на длинной ручке. Подобный
способ изготовления рукописной книги зафиксирован новосибирскими
археографами на Алтае в 60-х гг. нашего века. (Покровский, 1988.
С.24-30).
Поморский орнамент охватил и другие сферы художественного творчества
выговцев. Вместе с рукописями им стали декорировать рисованный лубок
(настенные картинки), иконы, меднолитую пластику. Орнамент
распространился и в росписи на бытовых деревянных изделиях, которые
производились в общежительстве в XVIII и XIX вв. Расписывали прялки,
шкафчики для посуды, столешницы, сани и прочую домашнюю утварь
повседневного обихода. За пределами монастыря искусство выговцев
перенимали целыми селениями крестьяне и этим кормились. Роспись по
дереву даниловских художников и мастеров из окрестных мест относят к
Олонецкой школе.
Классификация центров росписи по дереву северной России
имеет много мелких градаций и разночтений у разных исследователей.
Э.П.Винокурова полагает, что явной близостью к Олонецкому отличается
Каргопольский, Пудожский и Медвежьегорский (Повенецкий, Заонежский - по
разным определениям) центры. Все они тяготеют к Выгу стилистически, а
территориально располагаются фактически на землях бывшего Выговского
суземка. Мастера этих центров испытывали влияние выговских художников, а
иногда даже учились у них.
Примером могут служить отец и сын М.И. и
И.М.Абрамовы из заонежской дер. Космозеро. Старообрядец М.И.Абрамов в
середине XIX в. изучал у даниловского старца иконопись. Впоследствии
исполнял, кроме иконописных, малярные, столярные и др. работы. Переписка
книг была его любимым занятием. Сын учился у отца и с 12 лет расписывал
дуги, сани, прялки, наличники и фронтоны домов. Иногда мастер вводит в
свои росписи орнаментальные дополнения, характерные для рукописных книг.
(Культура. С.39).
Е.И.Иткина показала, что большое влияние на развитие росписи по
дереву, её сюжетики оказал рисованный лубок. И.Н.Уханова выделяет как
основной фактор влияния на роспись по дереву книжную миниатюру. К этому
же склоняется В.Г.Дружинин. В целом, по-видимому, и поморский орнамент, и
выговские книжная миниатюра и рисованный лубок внесли свою лепту в
развитие росписи по дереву.
Сама поморская книжная миниатюра исследована мало. В.Г.Дружинин
называет лишь иллюстрации к "Апокалипсисам". Большой интерес в качестве
образца "промыслового" характера книгописной деятельности
Выго-Лексинского общежительства, в том числе и при создании книжной
иллюстрации, представляет лицевой сборник с "Апокалипсисом с
толкованиями Андрея Кесарийского" 1840-х гг. из Древлехранилища УрГУ,
полученный у поморцев в Курганской области. На Выге на хорошем
профессионально-ремесленном уровне были изготовлены, судя по всему,
только основы 71 миниатюры для "Апокалипсиса Толкового" с прорисовками
фигур. Затем этот "полуфабрикат", вероятно, попал в Сибирь (хорошо
известно, что посланцы Выга постоянно разъезжали по поморским общинам
России для сбора подаяний, продажи книг и икон), где фигуры были
раскрашены, на миниатюрах дорисованы примитивные пейзажные фоны и
интерьеры, добавлены такие же заставки и инициалы, написан текст
рукописи. В результате грубоватой, неровной раскраски и дорисовки, к
тому же некачественными красками, иллюстрации рукописи приобрели ярко
выраженный лубочный облик.
Выговская книжная миниатюра нашла своеобразное воплощение в появлении
иллюстрированных настенных "Месяцесловов". "Месяцесловы" - годичная
роспись православных праздников и поминаний выполняли роль календарей и
пользовались большим спросом. Поэтому их стали выделять из книг и
расписывать на отдельных листах, которые удобно вешать на стену, чтобы
они всегда были перед глазами. Их украшали инициалами, орнаментами,
миниатюрами, и для компактности делали двусторонними.
Календари-месяцесловы получили большое распространение в рукописной
практике Выга, их образцы сохранились во многих музейных и книжных
хранилищах.
Вместе с тем, иконопись - это, пожалуй, наименее изученное искусство
из всего художественного наследия Выга. В.Г.Дружинин сделал некоторые
наблюдения над стилистикой выговских икон, которые и сегодня остаются
теми признаками, по которым можно с трудом атрибутировать здешние
произведения. Он отмечал, что на начальном этапе формирования
даниловской школы мастера "подражали иконам Соловецкого письма, а потом
Строгановского". На иконах второй четверти XVIII в. лики белые, середины
и второй половины XVIII в. - желтые, конца XVIII в. -
красно-коричневые. Мотивы палатного письма заимствованы из произведений
царских изографов конца XVII в. Мастера стали сильно оживлять золотом
пробелку облачений, в конце XVIII в. появляется тип позема, напоминающий
тундру, покрытую мхом, с растущими на ней низкими елками. В XIX в.
исследователь отмечает "охристый оттенок" ликов, сильно вытянутые
пропорции фигур и украшение одежд золотом и узорочьем.
Меднолитая пластика среди всего выговского наследия имеет наибольшую
распространенность и известность. Она получила развитие в
общежительстве, по крайней мере, с начала XVIII в. Выговцы отливали
различные изделия из меди: кресты, складни, образки, пуговицы,
чернильницы, накладки и застежки для книг и т.п. Технология и стилистика
медных даниловских литых крестов и иконок получила распространение в
других старообрядческих центрах России, где тоже было организовано
производство так называемого поморского литья, как и на Выге часто
украшавшегося финифтью (эмалью). Меднолитой пластике в исследовательской
и экспозиционной практике последних лет повезло больше иных выговских
художеств (библиография - Винокурова С.144-145; аналитический обзор
выставки - Культура. С.18-30).
"Необходимость отливки медных крестов и створов (иконок-складней), -
по мнению В.Г.Дружинина - явилась у поморцев в связи с вопросом о форме
креста, титлы (типа и содержания надписей) на нем, о запрещении молиться
на чужие иконы и потребностью иметь при себе собственную правильную
икону во время странствий и путешествий". Добавим, что массовое
тиражирование меднолитых культовых изделий не только позволяло снабжать
единоверцев "правильными" образами, но и обеспечивало значительные
доходы общежительству. Как и все старообрядцы, поморцы признавали
восьмиконечный крест, но только с надписью Царь Славы IC XC НИKА.
Принятые у беспоповцев-федосеевцев кресты с "Пилатовой титлой" I.H.Ц.I.
(Исус Назаретянин Царь Иудейский), они отвергали. В конце XVIII в. на
петербургском и московском соборах федосеевцы приняли поморский тип
надписи на кресте. В первой половине XIX в. "в Повенецком уезде были
целые слободы, где жители занимались одни иконописью, а другие литьем
медных образков. Образа скупал старшина Даниловского монастыря и
рассылал по всей России".
Впрочем, производство культового медного литья старообрядцами
началось еще до Выга. Не позднее начала 1680-х гг. неизвестный автор
Послания "о антихристе и тайном царстве его" из зауральского
Далматовского монастыря писал, что в Тюмени льют кресты "с голубками" т.
е. с изображением в верхней части креста над Распятием благославляющего
Саваофа, а под ним Св. Духа в виде голубя. Этот тип с надписью I.Н.Ц.И.
стал затем общепринятым у староверов-поповцев: беглопоповщины,
происходящих от неё часовенных, австрийского или белокриницкого
согласия.
Побудительными причинами для развития на Выге другой области
пластики: резьбы по дереву - традиционного искусства северян, -
первоначально также были собственные нужды общежительства. Обряд похорон
требовал установки на могиле не простого креста, но миниатюрного
подобия часовни - креста-голбца в виде резного столбика с причеликами,
наподобие двускатной крыши. Столбики-голбцы ярко раскрашивали, а в
середине укрепляли поминальную икону - литую из меди, или писанную, или
резную на дереве намогильную доску ("намогильничек").
Кладбище с такими
крестами-часовенками напоминали мертвый городок. В резьбе намогильников
выговцы достигли большого мастерства. Их искусство настолько
прославилось, что на протяжении XVIII - XIX вв. они снабжали своими
изделиями заказчиков из старообрядцев по всему Северу вплоть до Нижней
Печоры, в Заволжье и даже на Урале: на кладбище местного оплота
поморской веры с.Таватуй недалеко от Екатеринбурга в 60-х гг. XX в.
имелись намогильные доски выговской работы.
Помимо переписки книг и рисования "грамотницы", как и другие живущие в
общежительстве женщины, занимались шитьем. Золотое и серебряное шитье)
-традиционное мастерство древнерусских рукодельниц, применялось при
изготовлении поясов и гайтанов (лент для ношения крестов), лестовок
(старообрядческих четок), бумажников и кисетов. Лексинские мастерицы
изготовляли и расшивали также кички - головные уборы поморских
старообрядок в виде расширяющихся кверху шапочек из парчи, бархата и
шелка на твердой основе.
В описании 1816 г. женского монастыря
Лексинского поселения, где проживало в то время 720 женщин, говорится:
"Упражнение их состоит в зимнее время в пряже, тканье, и вышивании
золотом и серебром, которые вещи они продают и получаемые деньги кладут в
общую казну". Особенно любили в обители шитье тамбуром. На рубеже
XIX-XX вв. в Повенецком уезде насчитывалось около 500 вышивальщиц. О
шитье в бывших выговских селениях современник в это время заметил, что
из-за прибыльности этого промысла он вытесняет традиционное
переписывание рукописей. (Винокурова. С. 140-142).
Другой доходный промысел, которым занимались выговцы в XVIII-XIX вв.
ради пропитания - изготовление туесков из бересты на продажу. Туеса
представляли собой декоративные изделия сплошь покрытые резьбой. В одном
из соборных наставлений 1720-х гг. говорится о запрете вольной продажи
туесов, что "сделаны не по чину пустынному, но с прикрасами мирскими".
Однако сама резьба была столь искусной, что дополнительных украшений не
требовалось.
На Выге создавались также резные деревянные иконы и поклонные кресты,
гравюры с портретов наставников и основателей монастыря, картины маслом
с назидательными, портретными и прочими сюжетами. Выговский центр стал
также родоначальником искусства рисованного лубка. Иногда его называют
акварельным лубком. Рисованный лубок исполнялся по легкому карандашному
рисунку жидкой темперой: красками на яичной эмульсии или камеди (клейких
веществах различных растений). У идеологов староверия существовала
настоятельная потребность в разработке и популяризации идей и сюжетов,
обосновывавших приверженность "старой вере" наглядными способами
передачи информации. Просветительские задачи, потребность в наглядной
апологетике способствовали зарождению и распространению в среде
старообрядческого населения сначала Севера, а затем и центра России
искусства рисованных настенных листов религиозно-нравственного
содержания.
Рисованный лубок родился в середине XVIII в. (Иткина Е.И. С.37-39).
Опираясь на высокую культуру рукописной книжной традиции, бережно
хранившейся в среде старообрядческого населения, художники "переплавили"
готовую форму печатного лубка (гравированной настенной картинки),
имевшего к тому времени широко разработанную тематику и выпускавшегося
большими тиражами, в иное, новое качество. Из иконного художества
рисованный лубок впитал одухотворенность и изобразительную культуру.
Развиваясь в среде крестьянских художников или в старообрядческих
общежительствах, где тоже преобладали крестьяне, рисованный лубок в то
же время был искусством станкового характера, искусством иллюстрации, а
не украшения необходимых в быту вещей, каким преимущественно являлось
крестьянское искусство. Рисованный лубок поэтому оказался более
зависимым от искусства городского, ремесленного, профессионального.
Отсюда его стремление к "картинности", заметное влияние барочных и
рокайльных приемов. Крестьянская среда добавила к художественной природе
рисованного лубка фольклорную традицию и образы народного коллективного
сознания.
Е.И.Иткина в поморской школе рисованных картинок выделяет три
отличающихся друг от друга направления. Первое представлено наибольшим
количеством картинок и характеризуется яркостью. праздничностью, наивной
лубочной открытостью. На этих рисунках, всегда выполненных на белом
незакрашенном фоне, расцветает мир фантастической, сказочной красоты.
Вторая разновидность поморских листов отмечается изысканной
жемчужно-розовой гаммой. Лубки обязательно большого формата выполнялись
на тонированном фоне и отличались мастерством исполнения.
В картинках
третьей категории особенностью является использование характерного для
поморского орнамента мотива вьющегося акантового листа. Листья аканта
сочетаются с традиционными птицами. В 1840-1850-е гг. в связи с
репрессиями против Выговского и Лексинского монастырей производство
рисованных картинок снизилось. Но и после закрытия общежительства в
тайных деревенских школах в Поморье вплоть до начала XX в. продолжалось
обучение детей старообрядцев, переписка книг и копирование настенных
картинок.
Понравилась статья? Поделись с друзьями!
