Дуб в мировоззрении славян
Агапкина Т.А., канд. филол. наук "Дуб в мировоззрении славян"
Дуб (Quercus L.) [1] — в традиционной
культуре славян самое почитаемое дерево, связанное с богом-громовержцем и
символизирующее силу, крепость и мужское начало; место совершения
религиозных обрядов, объект и локус жертвоприношений.
Дуб занимает первое место в славянском
дендрарии: он соотносится с первыми элементами других символических
рядов, а также с верхним миром; ему приписываются положительные
значения. Сербы говорили о дубе — цар дрва, русские называли его Царь
Дуб, поляки — gospodarz lasu; в сакральной практике именно дуб выполнял
ряд культовых функций, в фольклоре и практической магии фигурировал в
качестве мирового дерева; согласно поверьям и фольклорным текстам, на
дубе обитал царь птиц орел или птица Кук; в приметах и запретах дуб
сопоставлялся с хозяином дома; в главном календарном обряде южных славян
дуб использовался в качестве бадняка; в славянских заговорах дуб
наделялся именем собственным (рус. Дуб Карколист, Дорофей, Мавританский и
др.); в польских загадках через дуб загадывалось солнце («stoi dab na
šrodku wsi, a každý konar do domu wisi» [«стоит дуб посредине села,
каждый сук дотягивается до дома»]) [2] (жешов.); в русском апокрифе
говорилось о том, что Иуда хотел повеситься на дубе, но «Божим
повелением преклонися дуб и сохранен бысть» [3]; в болгарской легенде
рассказывалось о том, что дубовая роща спрятала Бога, убегавшего от
Чумы; в благодарность за это Бог сделал так, чтобы листья с дуба опадали
лишь поздней осенью и т.д. В средневековой Польше был обычай сажать
дубы (при дорогах, у костелов) в память о важных исторических событиях. В
Верхней Силезии дубы сажали около усадеб богатых и знатных хозяев,
обозначая тем самым их более высокое положение по сравнению с соседями.
В славянских языках и диалектах «дуб»
часто выступает в родовом значении ‘дерево’; производные от *dobъ
обозначают части дерева вообще и предметы из него (дубец ‘ветка’, дубина
‘большая палка’ и др.), а также различные ботанические виды (ср. чеш.
duběnka, серб, дубачац, рус. дубровник, дубравка).
В символическом и мифологическом
аспектах (культовые функции, запрет рубить) дуб обнаруживает много
общего с другими крупными деревьями, такими, как граб, вяз, бук у южных
славян, ель и сосна на Русском Севере. Наличие у дуба плодов сближает
его с плодовыми деревьями: магические действия против бесплодия
совершаются обычно под плодовыми деревьями, но иногда и около дуба.
Ранние свидетельства о почитании дуба
у славян относятся к Х-ХП вв. В трактате Константина Багрянородного
(сер. X в.) сообщается о том, что росы совершали жертвоприношения на
о-ве Хортица, где рос огромный дуб [4]. В «Славянской хронике»
Гельмольда рассказывалось об участии в уничтожении в 1155 г. священной
рощи в земле вагров (одного из племен полабских славян), где росли
«священные дубы, посвященные богу этой земли Прове» [5]. Практически к
тому же времени (1124) относится эпизод из «Жизнеописания» Оттона,
епископа Бамбергского, составленного немецким хронистом Гербордом, — о
возглавляемой Оттоном католической миссии у поморян: «Был также в
Штетине огромный густолиственный дуб, под ним протекал приятный
источник; простой народ почитал дерево священным и оказывал ему большое
чествование, полагая, что здесь обитает какое-то божество», причем народ
просил епископа не рубить этот дуб [6]. На культовую роль дуба
указывают поднятые со дна Десны и Днепра древние стволы дубов, в которые
были вставлены кабаньи челюсти [7].
В более позднее время дубы сохранили
свое значение святыни, места совершения христианских и языческих
обрядов, в Том числе и жертвоприношений, и в этом смысле дуб выступал
как аналог храма. По сведениям из Воронежской губ., молодые после
венчания ехали к старому дубу и трижды объезжали вокруг него [8]; в
других местах под дубами устанавливались кресты и совершались молебны,
украинцы вешали на них полотенца и мотки ниток как приношения русалкам
или в качестве обета. В известных на Украине детских закличках дождя
упоминается о своеобразной жертве, приносимой на дубе или вербе: «1ди,
щи, дощику, зварю TO6Í борщику, на дуб1 поставлю. Дуб 13ворухнеться,
горщечок роз1б’еться» [9], ср. лужицкое поверье, согласно которому
мифологические карлики lutki совершали свои обряды, как язычники, под
дубом.
У южных славян (болгар, сербов и
македонцев) различные виды дуба (храст, цер, граница и др.) до самого
последнего времени сохраняли свои культовые функции. На одиноко стоящем
дубе вырезали крест и заполняли его воском (иногда деревянный или
каменный крест просто помещали около дуба или привязывали к последнему).
Каждый год в определенный праздник (Пасху, Троицу, Ильин день)
священник освящал и причащал дуб, обновляя на нем крест, лил масло и
ладан в отверстие, специально проделанное в стволе. Такое дерево
называли «запис». Такие большие и старые дубы, стоявшие поблизости от
села, церкви, источника, озера и др., воспринимались как хранители или
хозяева местности (стопанин).
Повсеместно запрещалось рубить священные дубы.
Считалось, что любая попытка нанести им ущерб (спилить, сломать ветку,
отнести домой на дрова сушняк из-под такого дерева, содрать кору и т.п.)
обернется несчастьем для человека или даже для всех, живущих
поблизости. В Македонии (в окр. Малешево) был так называемый Ъур()ов
даб, имевший в охвате около 15 м и служивший местом общесельских
праздников; жители верили, что если унести старую ветку этого дуба для
очага, то сгорит дом или умрет кто-нибудь в семье. Поляки и белорусы
полагали, что при срубании старого дуба дерево плачет кровавыми слезами;
покалишским поверьям, срубание дуба влекло за собой эпидемию. В
Болгарии существовали дубравы, состоящие из нескольких крупных и старых
дубов: никто не имел права срубать их или ломать на них ветки. Когда
одно из деревьев само падало, его оставляли гнить на месте; в противном
случае человек или кто-нибудь из его родни непременно бы пострадал. Те
же последствия ожидали человека, который бы срубил дуб, на котором
обитал стопанин.
Дубы считались местом обитания мифологических персонажей.
У восточных славян на гигантские дубы (как и на горы) слетались в
купальскую ночь ведьмы (ср. в известной белорусской купальской песне:
«Стара ведьма на дуб лезла, кору грызла…»); на дубах, как и на березах,
собирались русалки. В русской сказке «Правда и кривда» на дубы слетаются
бесы и похваляются своими проделками [10]. У южных славян большие дубы,
вязы и буки назывались самовилскими, или самодивскими (на них
собирались самодивы, вилы, джины, черти, юды и др.). Их запрещалось
рубить, а также спать под ними из-за опасности заболеть, повредиться
умом и т.д. На больших дубах обитали гигантские мифологические Змеи
(«змаjи») — покровители угодий, охранявшие местность от града и непогоды
и боровшиеся с халами и им под.; эти деревья также запрещались срубать
или портить [11]. Согласно польским поверьям, в яме под Семидубом обитал
lemy król. В Польше (на Куявах) рассказывали о том, как ведьма в облике
дикой утки высиживала на вершине дуба яйца, заключающие в себе войну,
наводнение, неурожай. Пребыванием на дубе или вблизи него демонических
существ объясняются некоторые запреты: в частности, в Страндже верили,
что у человека, заснувшего под дубом, появятся на теле трудноизлечимые
нарывы.
В мифологических рассказах дуб (равно как и многие другие деревья) выступает в качестве пограничного локуса.
Попавший туда человек оказывается во власти потусторонних сил, теряет
память. В окр. Серадза рассказывали о парне, которого ведьма забрала на
шабаш, и он очнулся наутро на вершине дуба. В окр. Кратова (Македония)
некогда был оброчный дуб, поблизости от которого людям показывалась
нечистая сила в облике животных (волка, быка и др.).
Для славянской народной культуры актуальна причастность дуба к мифу о громовержце
(имеющая общеевропейский характер). Праслав. *dоbъ этимологически не
связано с названиями дуба в древних и.-е. языках и, как считается,
пришло на смену более древнему *реrkъ, косвенно сохранившемуся в *реrunъ
[12]. На связь дуба и Перуна указывают о-слав. запрет находиться под
дубом во время грозы и выращивать дуб около дома, так как в первую
очередь гром бьет в дуб; микротопоним Перунов Дуб, известный по грамоте
1302 г. и имеющий аналогии в балтской микротопонимике; одно из серб,
названий дуба или его ствола грм и др. [13]. В белорусском фольклоре дуб
и Перун фигурируют в сюжетах, посвященных преследованию громовержцем
змея, сокола или другого противника, ср.: «у той дуб трэснуу перун да
такк што располосувау дуб ад верху да полу» [14. С. 9]. Сходные мотивы
известны и fr белорусских заговорах от змей: «На моры, на кiяне стаiць
дуб Пракурон, на том дубi трыдзевяць какатоу, на тых какатах трыдзевяць
гнёздау, к тым гнёздам прылятала, прыбягала трыдзевяць змей… Шкурапея
Хаура… Будзець ехаць сам Гасподзь iз агнём, iз пярунам, i пасячэць
цябе…» [15]. О связи дуба с грозой свидетельствуют и косвенные данные.
Согласно украинским поверьям, нельзя сжигать листья дуба, иначе
поднимется ветер. На Витебщине летний период (т.е., среди прочего, и
период самых сильных гроз) отмерялся с момента, когда распускался дуб, и
до Ильина дня (также имеющего отношение к громовержцу). Вместе с тем в
отдельных славянских традициях (например, у словаков) дубовые ветки,
сожженные в печи или вставленные в окна, оберегали дом от грозы и ударов
грома.
В фольклорных текстах дуб выступает в образе трехчастного мирового дерева,
моделирующего Вселенную с ее тремя мирами. В славянских заговорах дуб
(а также дерево вообще или деревья других пород), стоящий на острове,
вблизи храма, на горе, посредине океана и т.п., обозначает центр мира и
сам мир и, вместе с тем, идеальное иномирное пространство, где только и
возможно разрешение той или иной кризисной ситуации. Рядом с дубом или
прямо на нем находятся царь, царица, Бог, Богородица и святые, а вокруг
дуба в его корнях или на листьях лежит змея (ср. русское поверье о
появлении змеек на дубовых листьях, из-за чего последние категорически
запрещалось подкладывать под хлеб при выпечке), ср. также
южнославянского Змея-охранителя, живущего на дубе. Дуб заговоров
соотносится с апокрифическим железным дубом, растущим у основания мира:
«Дуб железный, еже есть первопосажден от всего же корение, на силе
Божией стоит» [16]. В украинских и польских поверьях о шабашах ведьм не
раз упоминается о «Лысых горах», находящихся на дубах, или о дубах,
растущих на «Лысых горах». В сказках встречается аналогичный образ дуба:
«Свинья под дубом» (свинья, подрывающая корни дуба, и ястреб, сидящий
на вершине и стыдящий ее; укр.); «Петух и жерновки» (дуб, вырастающий до
небес) и др. Согласно календарным поверьям, в конце петровского поста с
дуба якобы спускалась скромная пища, взятая туда в начале поста: «Петро
с дуба вареники скинул». Дуб служит также обозначением временной
проекции мирового дерева, ср. в загадке о годе: «Стоит дуб, на дубу 12
гнезд, на каждом гнезде по 4 синицы, у каждой синицы по 14 яиц, семь
беленьких и семь черненьких» [17. С. 147].
Интегральные свойства мирового дерева объясняют круг его значений, связанных как с рождением, так и со смертью, для передачи которых также используется образ дуба.
Дуб (как и дерево вообще) моделировал
рождение и рост ребенка. Жизнь ребенка ставилась в зависимость от
жизненной силы и развития дуба: ср. обычай сажать дерево при рождении,
встречающийся в Полесье, у лужицких сербов и в некоторых других местах.
Иногда дуб сажал и сам ребенок, ср.: «Як посадить хлопец коло хаты дуба,
миныного за себе, да перерасте дуб хлопца — здоровы будет тэй хлопец.
Як посаде ён дуба, а дуб не расте — за более хлопец» [18].
С помощью образа дуба моделировались
также представление о смерти и уход человека из жизни, ср. в загадках о
смерти: «На горе Горенской стоит дуб Веретенский. Мимо дуба не пройти,
не проехать ни царю, ни царице, ни красной девице…» [17. С. 61]; во
фразеологии глядеть в дуб, дать дуба, одубеть и под.; в толкованиях
сновидений (увиденный во сне дубовый лес предвещает смерть мужчины,
гуцул.). Широкое применение дуба в похоронной обрядности (для
изготовления выдолбленной колоды, служившей раньше для погребения,
гроба, креста, а также намогильной колоды у белорусов) стало причиной
появления фольклорных метафор смерти с упоминанием дуба, ср. в частушке:
«Як гуляла, то гуляла, то гуляла вельми, зачинила миленького дубовыми
дверьми» [18]. Соотношение дуба и смерти обнаруживается в полесском
поверье о том, что, когда растущий у дома дуб станет настолько толстым,
что из него можно будет сделать крест, тогда умрет хозяин дома.
Взаимозависимость человека и дуба
присутствует и в поверьях, объясняющих восточнославянский запрет сажать
дубы (выращивать их из посаженного жолудя). Считается, что такой дуб,
сравнявшись по высоте с человеком, его посадившим, отнимает у последнего
жизненную силу и в конечном итоге приводит его к смерти: «Хто пасие
дубовы жолуд, той будзе жыць тульки датуль, пакуль вырасшы з таго жолуде
дубок зрауняецца з им ростам» (слуцк.) [14. С. 29]. В Полесье считалось
также не-допустимым держать дубы около дома, поскольку это дерево
«выживало» мужчин из дома, ср.: «Дуба колысь нэ сажали, бо кажуть: як у
городи е дуб, то нэ будэ в хаты хазяина» [19]. У восточных славян
аналогичные поверья связываются с другими крупными деревьями (вязом,
каштаном), у южных — с деревом грецкого ореха.
В верованиях, практической магии и
фольклоре дуб последовательно выступает как мужской символ. Воду после
купания новорожденного мальчика выливают под дуб; объясняя мальчику,
откуда он появился, говорят: «Ты на дубочку сидел» [20]; когда невесту
вводят в дом мужа, она первой входит туда и говорит про себя: «Около
двора дупчиhи, а у купу синичиhи» [«Около двора дубочки, а в дом —
сыночки»], если хочет, чтобы рождались мальчики (серб.) [21]. В
различных славянских вариантах сюжета о чудесном супруге (типа «Муж-уж»)
рассказывается о том, как после смерти мужа (ужа, змея) жена в
наказание превратила своего сына в дубок [22].
Устойчивая связь дуба с мужской
символикой, а березы — с женской — лежит в основании некоторых средств
любовной магии. В частности, для сведения парня и девушки (женщины и
мужчины) использовали отвар, настоенный на щепках, отколотых от деревьев
в том месте, где срослись друг с другом дуб и береза (реже -рябина,
крушина).
Дуб считался едва ли не самым крепким
деревом, ср. в паремиях: «За один раз дуба не свалишь», ср. также
восточнославянский обычай тереться спиной о дуб при первом громе или при
виде первой весенней птицы, чтобы спина была крепкой; затыкать за пояс
на спине дубовую ветку, чтобы спина не болела во время жатвы. Поляки
вешали на рога коровам дубовые венки, чтобы коровы были сильными и чтобы
рога не ломались при бодании; на Витебщине повитуха обрезала мальчику
пуповину на дубовой плахе, чтобы он вырос крепким.
Эти свойства дуба объясняют его широкое использование в народной медицине:
украинцы лечили бородавки водой, взятой с дубового пня на молодом
месяце; болгары в Родопах окуривали больных дымом от сожженных дубовых
листьев и ветвей.
У восточных и западных славян
повсеместно распространена практика протаскивать больного через ствол
дуба (обычно молодого), специально расщепленный для этого, или
расколотой ударом молнии, реже — через дупло, под большим корнем и даже
через ветви дуба. Особенно часто протаскивали (пронимали) детей,
страдающих рахитом («сухотами») и бессонницей, слабых, болеющих грыжей,
эпилепсией, малярией и др. Как правило, родители, стоя по обе стороны от
дерева, трижды передавали друг другу ребенка через отверстие. При этом
на дереве оставляли рубашечку ребенка, а также следили за тем, зарастет
ли дерево после этого. Если оно зарастало, ожидали выздоровления. У
сербов через расселину в стволе старого почитаемого дуба пролезали
бесплодные женщины в надежде забеременеть.
У южных славян более популярным способом
лечения множества детских болезней, а также способом прекращения
детской смертности в семье был обычай закладывать в ствол дуба
отрезанные волосы и ногти больного ребенка или нитку, которой его перед
тем измеряли, а затем забивать это отверстие колышком: когда ребенок
перерастет это отверстие, болезнь оставит его.
Как и многие другие деревья, дуб служил
объектом, на который символически переносили болезни. Белорусы выливали
под молодой дубок воду, в которой мыли чахоточного больного; поляки при
нарывах во рту плевали в отверстие, выкопанное под дубом; украинцы,
поляки, чехи, мораване оставляли на дубе одежду больного; болгары, сербы
и македонцы посещали оброчные дубы и привязывали к их ветвям ленточки и
нитки из одежды. Ср. те же типовые мотивы в заговорах: «Zaklénám vas,
pakostnice… do lesa hlubokého, do dubu vysokého» [«Заклинаю вас,
пакостницы… до леса глубокого, до дуба высокого»] (чеш.); «Idžže,
postrzale, па lasy, na bory suchy dab lupac» [«Иди же, пострел-прострел,
на леса, на боры сухие дубы расщеплять»] (пол.); «Удар, ударишче, пошло
на дубишче…» (укр.) и др.
В народной медицине восточных и западных
славян дуб связывается с лечением зубов, болезней горла и легких.
Поляки в окр. Кельц при зубной боли шли к дубу, молились, обходили его
трижды и при этом говорили: «Powiedz ze mi, powiedz, mój kochany debie,
jakim sposobem lecyč zeby w mojej gebie» [«Скажи же мне, скажи, мой
любимый дуб, как мне лечить мои зубы»]. При затрудненном дыхании или
болезнях горла отсылали болезнь на дуб («Дуб, дуб! возьми свой дубоглот»
[23]) или угрожали дереву («Гам, дубе, гам! Зъим тебе з кориннямы, з
насиннямы, з гылакамы и з корою гам! гам! гам!» [24]).
Дубовые ветки использовались и в качестве оберега.
Чехи втыкали их в окно, в двери домов и хлевов в канун Вальпургиевой
ночи; поляки и белорусы — перед купальской ночью, чтобы защитить дома и
скот от ведьм; русские делали из дубовой коры ладанки; болгары
Кюстендила оставляли дубовую ветку или палку в чулане — от мышей.
Дуб играл роль в обряде опахивания.
Поляки Виленской губ. при приближении засухи вырубали в лесу дуб,
запрягали в него парня, который «опахивал» таким образом село; затем из
этого дуба делали крест и ставили его при въезде в село. Болгары в
Страндже за одну ночь изготовляли из древесины дуба плуг и хомут, в
которые запрягали быков перед опахиванием села в случае приближения чумы
или другой болезни.
Использование дуба в качестве обрядового деревца
характерно прежде всего для южных славян, где дуб (разные его виды)
является основным деревом, которое выбирали для бадняка; кроме того,
дубовую ветку часто носили с собой полазник или сурвакари. Из стволов
молодых дубков и дубовых веток делали свадебное (добрудж.), купальское
(бреет.), троицкое (брянск.), похоронное (укр.) и другие обрядовые
деревца.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
- Karwicka Т. Dab w wierzeniach i praktykach magieznych // Rocznik
Muzeum Etnograficznego w Toruniu. 1978. Т. 1. S. 49-61; Ивакин Г.Ю.
Священный дуб языческих славян // Советская этнография. 1979. № 2;
Червинский П.П. Семантический словарь фольклорной традиции. Ростов,
1989. С. 6-12; Ча}кановиН В. Речник ерпских народних верован>а о
бшькама. Бе-оград, 1985.
- Materiály antropologiczno-archeologiczne i etnografiezne. Kraków, 1908. Т. 10. S. 326.
- Никифоров А.И. Русские повести, легенды и поверья о картофеле. Казань, 1922. С. 49.
- Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С. 327.
- Гельмольд. Славянская хроника. М., 1963. С. 186.
- Котляревский А. Сочинения. СПб., 1891. Т. 3. С. 357.
- Ивакин Г.Ю. Священный дуб языческих славян // Советская этнография. 1979. № 2. С. 106.
- Гальковский Н.М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. М., 1916. Т. 1.С. 54.
- Дитячий фольклор. Кшв, 1986. С. 138.
- Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. М., 1984. Т. 1. Ks 115.
- Беновска-Събкова М. Змеят в българския фолклор. София, 1995. С. 132-137.
- Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. М. Вып. 5. С. 96.
- Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. 1974. С. 14-17.
- Сержпутоуск! А. Прымх1 i забабоны беларусау-паляшукоу. Менск, 1930.
- Замовы. MÍHCK, 1992. С. 116.
- Веселовский А.Н. Разыскания в области русских духовных стихов. Вып. 5 (XI). СПб., 1889. С. 44.
- Загадки / Изд. подгот. В.В. Митрофанова. Л., 1968.
- Полесский архив Института славяноведения РАН, Хоромск Брестской обл.
- Полесский архив, Боровое Ровенской обл.
- Полесский архив. Стодоличи Гомельской обл.
- Српски етнографски зборник. Београд, 1934. Кн>. 50. С. 27.
- Federowski М. Lud Biatoruski na Rusi Litewskiej. Kraków, 1897. Т. 1.
S. 178-180; Странджа. Ma-териална и духовна култура. София, 1996. С.
223.
- Майков Л.Н. Великорусские заклинания. СПб., 1992. № 100.
- Talko-Hryncewicz J. Zarys lecznictwa ludowego na Rusi potudniowej. Kraków, 1893. S. 211.
ИСТОЧНИК:
http://historicaldis.ru/blog/43275334451/Dub-v-mirovozzrenii-slavyan?utm_campaign=transit&utm_source=main&utm_medium=page_0&domain=mirtesen.ru&paid=1&pad=1
